Бахтин А.Г., д.и.н. профессор кафедры отечественной истории МарГУ
Кудрявцев А.Н., младший научный сотрудник отдела истории МарНИИЯЛИ
На протяжении всей истории человечества и всюду в странах средневекового Востока основным источником пополнения контингента рабов были военнопленные. Порабощение плененного противника рассматривалось в качестве неизбежного приложения к войне. Война оставалась основным источником рабства даже тогда, когда началось порабощение соплеменников. Человек, взятый в плен на войне, был «не свой», «чужой», рассматривался как законная добыча, приравнивался к захвату скота и прочего имущества и обращался в рабство на основании права сильного. Акт захвата пленников, став нормой права, приобретал юридическую силу(1).
Одним из средневековых государств Восточной Европы, тесно связанным с рабством и работорговлей, являлось Казанское ханство (1445-1552). Вопрос о распространении рабства в этом государстве никогда не ставился специально в научной литературе. О рабах обычно пишут вскользь при рассмотрении социальной структуры, экономики и внешней политики(2). Некоторые татарские историки приуменьшают численность рабов и значение рабства в экономике Казанского ханства. С.Х. Алишев, например, пишет о том, что «Казань сама не базировалась на рабстве, но вела торговлю рабами с Востоком»(3). И.Л. Измаилов признаёт, что «скорее всего, русских пленников в Казанском ханстве было достаточно много». Однако отрицает, что целью татарских набегов на Россию был захват пленных для их последующей продажи. Работорговля, по его мнению, «являлась разовой, нерегулярной и сверхнормативной прибылью»(4).
Зародившееся в Поволжье еще в раннебулгарский период рабство, во времена Золотой Орды и Казанского ханства находит свое дальнейшее развитие. О численности рабов в начальный период существования ханства никаких конкретных цифр источники до нас не донесли. Однако в рабах недостатка в Казани не испытывали, это уж точно. Мы располагаем сообщениями о захватах татарами пленных накануне создания Казанского государства. Еще когда основатель казанской династии Улуг-Мухаммед, вынужденный покинуть престол в распадающейся Золотой Орде, в 1437 г. занимал окраинный русский город Белёв, во время переговоров с Василием II он обещал отпустить всех русских и литовских пленников, имевшихся у него(5). Договориться не удалось, произошло сражение. Разгром многочисленной русской рати у Белёва должен был прибавить число пленников. Затем летописи сообщают о значительных захватах пленных у Москвы и в Коломне в 1439 году(6). По Мазуринскому летописцу татарами было уведено в плен 47 тыс. человек(7). Захватили татары пленных и при занятии городов Нижнего Новгорода, Луха и Суздаля, возле Мурома в 1444-1445 годах(8). Следовательно, пришедшие в Казань в 1445 г. с царевичем Махмутеком татары должны были привести с собой значительное количество пленников. Летописи фиксируют военные действия казанцев против русских до начала 1448 г., затем военный конфликт произошёл в 1461-1462 гг. Потом последовала война 1467-1469 гг. Численность пленников в Казани пополнилась.
Внутри казанского феодального класса обозначилась политическая поляризация, выявившая две линии во взаимоотношениях с Россией. Часть местной знати составляла так называемую московскую партию, заинтересованную в мирных связях с Россией, готовых торговать и идти на компромиссы. Пришлые же ногайские, ордынские, сибирские, астраханские и крымские феодалы составили основу партии, которую можно назвать восточной. Она в силу своего происхождения была кровно связана с другими татарскими государствами – Ногайской Ордой, Тюменским, Сибирским, Астраханским и Крымским ханствами. Оттуда её сторонники получали постоянную поддержку и проводили угодную им политику. Выходцы из степей сохраняли традиционное для кочевников представление об отношениях с осёдлыми народами. Набеги, грабёж и захват пленных с целью последующей продажи на восточных невольничьих рынках были составной частью их экономического уклада. Эта группа феодалов выступала за конфронтацию с Россией. Их поддержала та часть казанских феодалов, которая была заинтересована в работорговле с восточными странами. Восточная партия нашла поддержку и среди части мусульманского духовенства, так как набеги на русские земли обосновывались необходимостью ведения священной войны газават против неверных. Популярность восточной партии обуславливалась тем, что она выступала с патриотических позиций под зеленым знаменем ислама за независимость страны, союз с мусульманскими юртами и священную борьбу против христианской России. Это воздействовало на национальное сознание татар, но неизбежно вело к обострению отношений с Россией, было гибельно для ханства и трагично для населяющих его народов.
Основной целью вторжений было ограбление России и захват многочисленных пленных, которых толпами продавали на восточных невольничьих рынках. Русские рабы высоко ценились и продавались весьма дорого, особенно женщины, поэтому работорговля приносила колоссальный доход(9), что стимулировало новые разбойничьи набеги. Английский посланник Антоний Дженкинсон отмечал, что Казанское государство «более чем какое-либо иное причиняло затруднения русским во время войны»(10).
К этому виду промысла прибегали и марийцы, чему благоприятствовала слабость их хозяйственной базы и пограничное расселение, где почти постоянно сохранялась напряженность. Этому способствовала и стадия социального развития марийского общества. У них существовала военная демократия, происходило становление раннеклассовых феодальных отношений. Марийцы были воинственны, война играла большую роль в их жизни и экономике. Захват пленников и их реализация или использование в хозяйстве были логичным следствием военных действий. К.Н. Сануков поставил под сомненье это утверждение и отметил, что «ни в каких источниках нельзя найти сведений об этом»(11). Но искать такие сведения и нет необходимости - они многочисленны и давно известны. Сообщения о татарах затмевают то, что пишется о марийцах, и поэтому часто не замечаются историками. Источники недвусмысленно свидетельствуют о том, что левобережные марийцы долгое время промышляли грабежом и работорговлей. Казанский летописец, противопоставляя луговых марийцев ветлужско-кокшайским, пишет, что «черемиса кокшаская и ветлужская живет в пустынях лесных, ни сеют, ни орют, но ловом звериным, и войною питаются»(12). В другом месте, описывая последствия вторжений в русские земли «от казанцов и от поганыя черемиса», он пишет, что они «продаваша руський плен в далныя срачины, идеже спас наш незнаем, и выти не могущее... Православнии же крестьяне по вся дни татары и черемисою в плен ведомы суть... Варвари и черемиса крестьян губяху. А кои бо же не хотеху веры приятии, и тех, яко скот, овех толпами, перевязанных, держаше на торгу, продаваху иноземцом поганым»(13).
Австрийский посол в Московию Сигизмунд Герберштейн при описании пути из Галича к Вятке, замечает, что «помимо того, что путь затруднен болотами и лесами, которые лежат между Галичем и Вяткой, там повсюду бродит и разбойничает народ черемисов. По этой причине туда едут более длинным, но более легким и безопасным путем через Вологду и Устюг»(14). Этот окружной безопасный путь помогает очертить территорию, подвергавшуюся черемисским набегам - она была значительна. О частых разбойных нападениях черемисов сообщают Адам Олеарий, Петр Петрей и др(15).
Герберштейн приводит ещё одно интересное сообщение. В 1524 году русская флотилия в походе на Казань пристала на ночлег к берегу. Марийские разведчики подошли к кораблям и стали громко расспрашивать о цели их движения. На кораблях не поняли, с кем они имеют дело, приняли марийцев за холопов с прочих кораблей, «осыпали их бранью и пригрозили высечь их плетьми на следующий день, если те несносными воплями будут тревожить сон и покой их господина. Черемисы ответили на это: «Завтра у нас с вами будет другой разговор, ибо мы всех вас отведем связанными в Казань»(16). Понятно, что марийцы предполагали отвести русских пленниками в Казань и получить за это вознаграждение. Своё обещание они смогли выполнить в полной мере.
Много известий «о черемисской войне» содержится в русских летописях, различных актах, писцовых, дозорных книгах и в иных источниках. Пик активности марийских военных отрядов приходился на русско-казанские войны. Объединенные татарско-марийские отряды могли предпринимать очень далекие рейды вглубь русских земель. Однако и в периоды мира на границе шла «малая война», которая временами то усиливалась, то прекращалась. О нападениях казанцев на русские земли и уводе в рабство пленных свидетельствует возникшая на рубеже ХV-ХVI вв. «Повесть о Тимофее Владимирском»(17). В ней рассказывается о пресвитере Тимофее из Владимира, который, совершив изнасилование пришедшей к нему на исповедь шестнадцатилетней девушки из знатного рода «из града своего бежа на чуждую страну в поганую землю татарскую, в Казань». Там беглец сменил веру и поступил на службу к хану. В Казанском ханстве Тимофей прожил 30 лет и сумел сделать военную карьеру, в повести он называется храбрым казанским воеводой и лютым кровопийцей христианским. Часто посылал «его царь с татары своими руския земли воевати». Сообщается, что из этих походов он приводил много пленных. Когда тала приближаться старость, он стал часто грустить о Родине. Впоследствии через русского раба, которому он помог бежать, выпросил амнистию у великого князя и митрополита, но не смог перенести радости и скоропостижно умер.
На масштабы и географию казанских нападений указывает и такой факт. Когда 21 мая 1469 г. русские неожиданно ворвались на казанский посад и освободили там много русских пленников, выяснилось, «что полон был туто на посаде христианской, московской, рязанской, литовской, вяцкой и устюжской и пермьской, и иных городов...». Есть упоминания о псковских и коломенских пленниках(18). О постоянных набегах казанцев на русские земли свидетельствуют и условия заключения мира в 1469 г. В Архангелогородском летописце говорится, что был выдан весь русский полон, захваченный за 40 предшествующих лет(19). Заметим, что дата отсчёта не была выбрана случайно, в 1429 г. казанцы при участии татар совершили масштабное вторжение на Северо-Восточную Русь и захватили много городов и пленных(20). Интересно известие и о том, что попавших в плен в результате битвы на Волге русских воинов «князь великий многих из Орды выкупал»(21). Как будто одно известие противоречит другому. Зачем пленённых в августе 1469 г. воинов нужно было выкупать, если уже в сентябре все русские пленные по условию договора были освобождены. Очевидно, пленных русских воинов не оставили в ханстве, а незамедлительно продали в Большую Орду, откуда их впоследствии и вынужден был выкупать великий князь.
В 1521 году представитель крымской династии Гиреев царевич Сахиб пришел к власти в Казани. Если до этого нападения казанских татар были не столь часты и регулярны, то потом они уже практически не прекращались. В годы малолетства великого князя Ивана IV бояре были больше заняты враждой друг с другом, чем обороной страны, поэтому Москва не могла отвечать адекватно на вторжения неприятеля. После 1530 года в течение 15 лет не предпринималось ответных русских походов на Казань. Чувствуя свою безнаказанность, казанские отряды не встречали должного отпора, почти беспрепятственно разоряли русские деревни, села и города, достигли даже таких отдаленных мест как Пермь, Устюг, Галич, Вологда, Муром, Владимир(22). В 1521 году из одной только волости Толшмы было уведено в плен 6500 человек(23).
В сознании русского народа Казанское царство воспринималась как государство, причиняющее России неисчислимые бедствия. В старинных русских песнях имеются воспоминания о татарских набегах:
Не огни горят, не котлы кипят -
Во чистом поле всё татары,
Всё татары полон делят(24).
При возведении на казанский престол московского ставленника Шах-Али в 1551 году с казанскими князьями был заключен договор, по которому им «полону русского ни въ которой имъ неволе не держати, всем дати воля»(25). Из одной только Казани в первые же дни «отдалъ царь Шигалей бояромъ 2700 человекъ, а иной опосле ялся свобожать»(26). Казанский летописец говорит о численности освобождённых: «в мало более 100000 мужи и жены, отроки и девицы»(27). По Никоновской летописи «полону христианьского вышло з Горной стороны и изъ града ис Казани и ис Казанской стороны 60000» в Россию(28). И если сведения Казанского летописца возможно условны и округлены, то автор летописи заслуживает большего доверия, поскольку сведения его взяты из некой финансовой записи, фиксировавшей продуктовое содержание освобожденных пленников: «написано в Свияжьском городе, которым корм государев давали»(29). Однако и тут следует сделать оговорку о том, что численность освобождённых пленников могла быть несколько завышена чиновниками с целью присвоения выделенных средств. Но даже если это и так, число освобождённых останется значительным и может составлять до 10% от населения ханства.
Но и после этого в ханстве оставалось немало рабов. Прибывшие в Москву из Казани в октябре 1551 года боярин Иван Иванович Хабаров и дьяк Иван Выродков сообщали, что «полону казанцы мало освобождают, куют и по ямом полон хоронят»(30). Во время осады Казани в сентябре 1552 года был совершен рейд в Арские земли, из которых «и рускаго плена множество приведе; инии же собою бегаху изо всех казанских улусов в страны руския, яко не брегоми никем же»(31). Заметим, что в походе на Арск были затронуты и марийские земли, оттуда тоже, видимо, бежали пленники. В самой Казани после её взятия было освобождено ещё 8000 пленников(32).
Несомненно, что русские рабы (кул-чура) в ханстве преобладали, но в рабство могла и попадать какая-то часть поволжского населения. На это указывает фольклор. С.М. Михайловым в 1856 г. записано предание, в котором говорится о том, что «казанские цари жили почти за счет чуваш, населяющих богатую страну, частовременно посылали своих подчиненных обирать их и уводить в неволю их дочерей»(33).
Рассказы о пребывании русских людей в казанском плену встречаются в агиографической литературе. В житие Прокопия -Устюжского есть рассказ о устюжанке Соломонии, которая много лет томилась в Казани, в тяжкой неволе, постоянно думая о своей далекой родине и, в конце концов, совершила побег. В житие Макария Желтоводского рассказывается о побеге из плена девушки Марии(34). Успех освобождения приписывался вмешательству святых чудотворцев.
В целом, в Поволжье рабство находилось в процессе постоянного поглощения феодально-общинными порядками, что придало ему своеобразный патриархальный характер. Этот вид рабства, являясь источником пополнения различных категорий феодально-зависимых людей и поддерживая незрелые формы эксплуатации, служил в то же время базой для расширения самого феодального способа производства(35).
Захваченных в плен русских пытались обратить в ислам. Об этом сообщает Казанский летописец, который и сам принял мусульманство(36). По Казанскому летописцу владельцы рабов «прелщаху им мужеск пол и женеск в срацынскую веру, принуждаху приятии. Неразумнии же мнози приимаху срацынскую веру их, нужи, страха ради мук, и запродания боящееся»(37). По свидетельству Казанского летописца на продажу шли те пленные, которые не «восхотеша веры приятии, и тех, аки скоть, овых толпами, перевязанных, держаща на торгу, продаваху иноземцам поганым»(38). С не желающими сменить веру нередко расправлялись. В одном из писем казанского митрополита Гермогена от 1592 г. имеется рассказ о попытке в 1529 г. насильственного обращения в ислам пленного нижегородца Ивана. После отказа поменять веру он был зарублен татарами(39). Казанцы опасались держать у себя много русских пленников мужчин, не поменявших веру, это было вызвано угрозой восстаний и побегов в не столь уж далёкое Русское государство. Исключение делалось только для женщин и детей. Торговле живым товаром в известной степени способствовали тесные торговые связи Булгарии, а впоследствии и Казанского ханства со странами Средней и Передней Азии и Кавказа, где рабство было еще более развито,(40) а так же достаточно богатая истории работорговли в регионе. В отечественной историографии высказывалось мнение, что нижегородские князья достаточно плотно контактировали с ордынскими беками порубежных территорий как по пограничным, так и по торговым вопросам, в том числе и по сбыту добычи, мордовских и прочих пленников и пленниц(41). Известно, что в Болгарах и Хаджи-Тархане во второй половине XIV в. разбойничьи ватаги ушкуйников легко могли сбыть попавший в их руки живой товар. Так в летописях имеется очень яркое и достаточно подробное описание одного из многих ушкуйнических набегов. По летописным известиям в 1375 г. крупным отрядом новгородских ушкуйников численностью от 1500 до 2000 на 70 судах был совершен поход в Поволжские земли. Первоначально они «пришедше, взяша градъ Костромоу... и множество народа крестьянъскаго полониша, мужей и жен и девиц с собою проводиша»(42). Затем, забрав пленных и все самое ценное, что не обременяло бы в походных условиях «поидоша на Низъ к Новугороду к Нижнему, и в Новегороде много же зла учиниша, бесерменъ посекоша, христианъ в полон поведоша, а иных посекоша, а жоны их, и дети их в полон поведоша... И дошедшее в Болгары, и тамо полон христианьскыи попродаша бесерменомъ, и костромскыи и новгородскый, и жены, и дети, и красные девици, и тех попродаша»(43). Избавившись от плена на болгарском рынке и выручив за него некоторую сумму, отряд «поидоша вниз по Волзе к Сараю, гости христианьскиа грабящее и биюще, и приидоша во Асторкань и тамо полон попродаша»(44). Астраханским князем были предприняты превентивные меры, и весь отряд ушкуйников подвергся полному уничтожению.
И в дальнейшем мы находим сведения подобного рода. Так, в своем обращении в 1452 г. к вятским воеводам и жителям митрополит Иона обвиняет упомянутых в следующем: «...и с отлученным от Божья церкве с князем Дмитрием с Шемякою, приходили есте многожды на великаго князя вотчину, на Устюг, на Вологду, на Галичь... И ныне ново, сими часы, воевали есте великаго князя вотчину, Сысолу и Выми и Вычегду, да людей православного християньства много перемучили, переморили... а полону естс взяли боле полуторы тысячи душ, да которой ныне себе держите, а иных в поганство продаете и в дары даете...»(45).
В Казанском летописце сказано: «И на торгу продаваху иноземцем купцем же, поганым человеком, во иныя страны далече и во грады поганыя неверных людей, идеже Спас наш незнаем есть, на чюжую и на далеку землю»(46). Автор утверждает, что казанцы «запродаваху их иноязычнмком емлюще на них окуп велик, и тем богатяхуся»(47). Объемы торговли резко возрастали, когда в результате обострения отношений с соседними государствами,-выступающими источниками невольников, увеличивалось число рабов в ханстве. Так, имеется сведение о том, что после избиения русских купцов в 1505 г. Мухаммед-Эмин часть оставшихся в живых «розослал в Асторокань и в Ногаи»(48). По свидетельству Сигизмунда Герберштейна после военных столкновений Казани с Москвой в 1521 г. «казанский царь Сагиб-Гирей всех захваченных им в Московии пленников продал татарам на рынке в Астрахани»(49). В целом на всей постзолотоордынской территории в XV-XVI вв. прослеживается торговля невольниками. Способствовавшее приходу к власти в Астрахани в 1554 г. Дервиш-Алея московское правительство заключило договор с местными князьями, по которому те «правду царю великому князю дали на том что им царю великому князю и Дербышь-Алею царю служити прямо и полон русской весь отдать, откуды ни привиден и в которой ни буди орде куплен»(50). Заметим, что Москва не выступала против существования в татарских государствах института рабства как такового, она последовательно выступала только за отмену русского рабства и даже разрешала впоследствии вывозить татарам ливонских пленников в Ногайскую Орду.
Очевидно, что автор «Казанской истории», утверждая, что «не смеяxу бо казанцы многи Руси у себя держать мужеска полу не обусурманных держать, разве жен и детей малых, да не наполнится Русь в Казани; того ради запродаху их», заблуждался относительно причин преобладания работорговли над прочими сферами применения невольничьих ресурсов. Обширному применению невольничьего труда в Казанском ханстве препятствовали малые производительные возможности экстенсивного хозяйства и ограниченные потребности этого хозяйства в рабах как рабочей силе. Этим, прежде всего, и объясняется, что (торговля рабами и военнопленными на внешнем рынке намного превосходили использование их в качестве рабочей силы.
Факт существования в ханстве массовой торговли русскими рабами признаётся даже историками, осуждающими агрессивную политику Москвы в отношении Казани(51).
Большинство рабов было сосредоточено у татарских феодалов, но имелись они и у родовой знати нетатарских народов. Традиции русского рабовладения и работорговли в Среднем Поволжье сохранялись даже в середине XVII века. Марийцы, случалось, промышляли захватом русских людей для Последующей продажи или насильно удерживали их в своих селениях. Так, кокшайскому воеводе А.П. Суровцеву в наказной грамоте от 1645 года подписывается следить за тем, чтобы «кокшайская черемиса русских людей нигде не побивали и не бусурманили и из городов не свозили, не продавали, и во дворех бы себе черемиса однолично русских людей не держали»(52).
Невольники играли заметную роль в хозяйственной жизни Казанского ханства. Труд рабов использовался, прежде всего, в больших помещичьих хозяйствах и торгово-промышленных предприятиях. Пленники применялись в качестве чернорабочих, а некоторые специалисты-ремесленники высоко ценились в производстве. Большое количество рабов находилось в услужении(53). Имеются и примеры, достаточно незаурядные, как в случае с автором Казанского летописца, писавшем о себе: «Случи ми ся пленену быти варвары и сведену бытии в Казань, и даша мя царю казанскому в дарехъ; и взять мя царь с любовию к себе служити»(54). При осаде Нижнего Новгорода казанцами в 1505 г. произошёл захват в плен осаждёнными «отметника веры христианской», являвшегося приближённым и любимцем хана(55). Обычным было пополнение русскими женщинами гаремов татарских феодалов. Одна безымянная княжна даже стала женой хана Сафа-Гирея и родила ему сына(56).
Рабство у татар Поволжья не было пожизненным, как в странах с развитым рабовладельческим строем. После определенного срока работы в хозяйстве феодала раба могли наделить участком земли, и со временем он превращался в лично зависимого крестьянина типа крепостного. Они могли иметь свой дом и хозяйство, им разрешалось создавать семьи, устранялась надобность в их охране, отпадали расходы на их содержание, что делало экономически более выгодной эксплуатацию их труда. Такая форма эксплуатации наиболее соответствовала интересам феодалов и являлась надежным средством прикрепления формально освобожденных рабов. В сельской местности невольники проживали в деревнях вместе с остальным населением края. В Свияжском уезде таковых насчитывалось 37 человек(57), в Казанском уезде бывших полоняников было около двух сотен(58), двое жило в Казани, а 150 - в Лаишеве(59). Длительная жизнь рабов среди крестьян вела к сближению их с другими зависимыми категориями из числа свободных общинников. Писцовые книги, составленные уже после покорения ханства и, соответственно, освобождения всего контингента невольников, фиксируют земли, принадлежащие «полоняникам» в татарских и чувашских селах и деревнях, из чего мы можем сделать вывод, что часть бывших полоняников предпочла остаться в Казанском ханстве, что вполне понятно, потому как, проживая долгое время в плену, они забывали свою родину и, привыкнув к местному краю, не имели желания возвратиться «домой», где они, скорее всего, уже все и всех потеряли: «В Свияжском же уезде в татарских и чувашских селех и деревнях живут полоненики с новокрещены и с татары и с чувашею вместе. А пашни свои полоненики пашут не в разделе с татарскими и чувашскими пашнями смесь по полосам...»(60). Оборот «смесь по полосам» свидетельствует о том, что постепенно полоняник вливался в общество и становился на равных с местным феодально-зависимым населением, в ряды которого он входил. Об этом процессе также свидетельствуют данные о постепенном усилении кровнородственных связей их с остальными членами общины, что нередко завершалось их этнической ассимиляцией. Так, уже после присоединения Поволжья митрополит Гермоген в 1593 г. сетовал на то, что «...многие де русские полоняники и неполоняники живут у татар и у черемисы и у чуваши, и пьют с ними и едят с одного и женятся у них, да многие же де русские люди, сверстные да недоросли живут у немец по слободам и по деревням, добровольно и в деньгах. И те де все люди также хрестьянские веры отпали и превратились у татар в татарскую веру, а у немец в римскую и лютерскую веру...»(61). В писцовых книгах опять же по свидетельствам составителей «писаны земли полонянничные в татарских и в чувашских селах и деревнях, которые полонянники живут с татары и с чувашею вместе»(62).
Очевидно, что процесс ассимиляции проходил не насильственно, часть невольников прочно и органично оседала на земле. К тому же писцы фиксировали и случаи столь длительной жизни в ханстве, что невольники уже и «отцов своих имен, которого рода, сказали не помнят»(63). Причем «многи от них осташася не хотящее обратитися к вере Христове»(64).
Кроме того, невольники могли изменить свой социальный статус путем принятия ислама и прикрепления к земле, была возможность выкупиться. Вопрос о возвращении «полоняников» постоянно ставился Московским государством. Великокняжеское правительство рассматривало угон населения как большое бедствие, наносившее существенный ущерб народному хозяйству и подрывающее военный потенциал государства. Недаром в Судебнике 1497 г. появилась статья, предусматривавшая освобождение холопа, которому удастся бежать из татарского плена(65). Московское правительство было крайне заинтересованно в возвращении уведенных в полон людях. К середине XVI столетия расширяется освоение южных окраин, и в связи с усилением хозяйственной эксплуатации земель первостепенное значение для феодалов приобретает вопрос о рабочей силе. Ощущалась также нужда и в военных людях(66).
Вопрос о пленных был оформлен в России законодательно. В 66-ой главе Стоглавого собора 1551 г. «Об искуплении пленных» определялась процедура выкупа пленных из Казани, Крыма и Астрахани(67). М.Г. Худяков пишет, что «в течение всего существования Казанского ханства русское правительство добивалось отмены христианского рабства...»(68). На переговорах между Москвой и Казанью вопрос об освобождении русских пленных всегда был одним из важнейших(69). Понимая значимость для Москвы возвращения пленников, Казанское правительство зачастую умело пользовалось этим фактором при заключении мирных договоров с соседом(70).
Много аспектов в рассматриваемой проблеме требуют дальнейшей разработки. Остается открытым вопрос о численности невольников, о механизмах эволюции их социального и юридического статуса. Хотя рабство и играло в хозяйственной и экономической жизни Казанского ханство не столь масштабную роль, как, к примеру, в Крымском, оно, во всяком случае, являлось немаловажным компонентом социального устройства татарского государства и определенно представляет интерес для дальнейшего исследования.
Примечания
1. Рабство в странах Востока в средние века. — М., 1986. — С. 6.
2. Фахрутдинов Р.Г. История татарского народа и Татарстана. - Казань, 1995. - Ч. 1. - С. 193; Рашитов Ф.А. История татарского народа: С древнейших времён до наших дней. - Саратов, 2001. - С. 102.
3. Алишев С. X. Казань и Москва: Межгосударственные отношения в ХУ-ХУ1 вв. - Казань, 1995. - С. 38.
4. Измайлов ИМ. Завоевание Казанского ханства: причины и последствия (критический разбор новых тенденций современной российской историографии) // Татарский народ после 1552 года: потери и приобретения. - Казань, 2003. - С. 114-115, 119-122; Исхаков Д.М., Измаилов И.Л. Введение в историю Казанского ханства. Очерки. - Казань, 2005. - С. 39.
5. Полное собрание русских лстописсй (далее: ПСРЛ). - Т. XXIII. - С 149; Т. XXXI. - С. 104.
6. ПСРЛ. - Т. IV. - С. 454; Т. V. - С. 267; Т. VIII. - С. 107; Т. XII. - С. 30; Т. XV. - С. 491; Т. XXIII. - С. 150; Т. XXXVII. - С. 87; Казанская история (далее: КИ). - М.;Л„ 1954. - С. 53; Лызлов А.И. Скифская история. -М., 1990.-С. 39; Сб. Муханова. - СПб., 1866.-С. 392.
7. ПСРЛ. - Т. XXXI. - С. 104. Не исключено, что цифра завышена.
8. ПСРЛ. - Т. IV. - С. 442; Т. VIII. - С. 112-114; Т. XII. - С. 64-66; Т. XV. - С. 491; Т. XVII. - С. 289, 401, 468; Т. XXIII. - С. 151; Т. XXXI. - С. 105; Т. XXXIII. - С. 104-105; Татищев В.И. Российская история. -М.;Л., 1965. - Т. 5. - С. 259-260; Лызлов А.И. Указ. соч. - С. 39; Сб. Муханова. - С. 392.
9. Хорошкевич А.Л. Русское государство в системе международных отношений конца XV - начала XVI в. -М., 1980. - С. 30-32.
10. Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. - Л., 1937. - С. 168.
11. Сануков К.Н. Проблемы изучения присоединения народов Поволжья к русскому государству // Гыйльми язмалар. Учёные записки Татарского государственного гуманитарного института. - Казань, 2003.-Вып. 11.-С. 53.
12. КИ.-С. 86.
13. КИ.-С. 75-77.
14. Герберштейн С. Записки о Московии. - М., 1988. - С. 162.
15. Олеарий А. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. - СПб ., 1906. -С. 364; Петрей П. История о Великом княжестве Московском // Чтения в императорском обществе истории и древностей Российских. - М., 1865. - Кн. 4. - С. 44.
16. Герберштейн С. Указ. соч. - С. 177-178.
17. Скрипиль М.О. Повесть о Тимофее Владимирском // Труды отдела древнерусской литературы,- М.;Л., 1951.-Т. 8. -С. 287-307.
18. ПСРЛ.-Т. VI. Вып. 2.-С. 167; Т. VIII.-С. 156; Т. XII.-С. 122; Т. XXV.-С. 282; Т. XXVII.-С. 126; Татищев В.И. Указ. соч. - М.; Л.. 1966. - Т. 6. - С. 28.
19. ПСРЛ. - Т. XXXVII. - С. 47.
20. ПСРЛ. - Т. IV. - С. 451, 606; Т. VI. - С. 143; Т. VIII. - С. 94-95; Т. XXIII. - С. 146; Т. XXV. - С. 248; Т. XXVI. - С. 186; Т. XXVII. - С. 269; Т. XXX. - С. 132; Нижегородский край в документах, цифрах, рассказах, мнениях. Хрестоматия. - М., 1992. - С. 48; Краткий исторический очерк Шангского городища // Костромская старина. - Кострома, 1894. - Вып. 3. - С. 38; Летописец Воскресенского монастыря, что у Соли Галичской // Труды IV областного историко-археологического съезда в г. Костроме, в июне 1909 г. - Кострома, 1914. - С. 47; Березин П С. Заветлужье // Нижегородские марийцы. - Йошкар-Ола, 1994. - С. 84; Жития русских святых. - Коломна, 1993. - Кн. 2. - С. 74; Верюжский И. Исторические сказания о жизни святых подвизавшихся в Вологодской епархии прославляемых всею церковию и местно чтимых. -М., 1993.-С. 308.
21. ПСРЛ. - Т. XXXVII. - С. 47.
22. Бахтин А.Г. ХУ-ХУ1 века в истории Марийского края. - Йошкар-Ола, 1998. - С. 118; ПСРЛ. - Т. XXVI. -С. 317-320.
23. Куицевич Г. 3. История о Казанском царстве или Казанский летописец. - СПб., 1905. - С. 601 -602.
24. История СССР в 12 томах. - М., 1966. - Т. 2. - С. 167.
25. ПСРЛ.-Т. XIII. - С 168.
26. Там же. - С. 170.
27. ПСРЛ. - Т. XIX. - С. 75; КИ. - С. 97.
28. ПСРЛ. Т. XIII. - С. 169-170,470.
29. Там же.-С. 170.
30. Там же.-С. 169, 171-172,471-472.
31. Там же. - С. 172, 211, 507; КИ. - С. 133; Сказания князя Курбского. - СПб., 1833. -Ч. 1. - С. 31.
32. ПСРЛ. - Т. XIII. - С. 219, 513, 515.
33. Михайлов С. М. Труды по этнографии и истории русского, чувашского и марийского народов. - Чебоксары, 1972. - С. 331.
34. Верюжский И. Указ. соч.-С. 83; Минеи-Четьи. Июль. - М., 1875.-Л. 152 об.-153.
35. Татары Среднего Поволжья и Приуралья. - М, 1967. - С. 188.
36. КИ. - С. 44, 77, 97.
37. ПСРЛ. - Т. XIX. - С. 278.
38. КИ. - С. 77.
39. Воскресенский Г. Историческое описание памятника, сооруженного в воспоминание убиенных при взятии Казани воинов на Зилантовой горе. - Казань, 1833. - С. 57-60.
40. Татары Среднего Поволжья и Приуралья. - С. 189.
41. Суздальско-Нижегородские князья в истории древней Вятки // Труды Вятской ученой архивной комиссии. - Вятка, 1906. - Вып. 1-2. - С. 9.
42. ПСРЛ.-Т. IV.-С. 305.
43. ПСРЛ. Т. VI. - Вып. 1. - С. 450.
44. ПСРЛ. - Т. XI. - С. 24.
45. Суздальско-Нижегородские князья в истории древней Вятки. - С. 32.
46. ПСРЛ. - Т. XIX. - С. 278.
47. Там же.
48. ПСРЛ.-Т. XXVI.-С. 397.
49. Герберштейн С. Указ. соч. - С. 175.
50. ПСРЛ. - Т. XIII. - С. 244.
51. Худяков М.Г. Очерки по истории Казанского ханства. - Казань, 1990; Алишев С.Х. Указ. соч. - С. 38.
52. История Марийского края в документах и материалах. Эпоха феодализма. - Йошкар-Ола, 1992. - Вып. 1.-С. 114.
53. Худяков М. Г. Указ. соч. - С. 42.
54. ПСРЛ. - Т. XIX. - С. 3.
55. Татищев В.Н. Указ. соч. - Т. 6. - С. 99-100; КИ. - С. 60-61.
56. КИ. - С. 83.
57. Список с писцовой и межевой книги города Свияжска и уезда письма и межевания Никиты Васильевича Борисова и Дмитрия Андреевича Кикина (1565 - 1567 гг.). (далее: ПКС). - Казань, 1909. - С. 104-108.
58. Российский государственный архив древних актов. - Ф. 1209. Поместный приказ. - Кн. № 152. - Л. 132-132 об.; ПКС.-С. 63,75.
59. ПКС.-С. 98,104-105.
60. ПКС.-С. 106.
61. Акты, собранные в библиотеках Российской империи археографической экспедицией императорской Академии наук. - СПб., 1836. - Т. 1. - С. 458.
62. ПКС,- С. 66.
63. ПКС.-С. 104.
64. ПСРЛ. - Т. XIX. - С. 75.
65. Хорошкевич А.Л. Указ. соч. - С. 31.
66. Шмидт С.О. Русские полоняники в Крыму и система их выкупа в середине XVI в. // Вопросы социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма в России. - М., 1961. - С. 34.
67. Зайцев И В. Астраханское ханство. - М., 2004. - С. 214.
68. Худяков М.Г. Указ. соч. - С. 42.
69. ПСРЛ. -Т. XIII. - С. 167-169, 171-172,468-472; - Т. XXXVII. - С. 47.
70. ПСРЛ. Т. VI. - Вып. 2. - С. 379; Т. XIII. - С. 167-169,171-172, 468-472; Т. XXXVII. - С. 92.
(*) Подготовка статьи осуществлена при финансовой поддержке РГНФ, проект № 08-01-24102 а/В
Источник: Марийский архивный ежегодник - 2013. Научно-методический сборник.